Сегодня много говорят о фактах преступлений нацистов против мирных жителей в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Работа, которую мы сделали, - свидетельство таких страшных преступлений немецких оккупантов и их пособников. К счастью рядом с нами еще живут люди, которые являются живыми свидетелями фашистского геноцида. Таким человеком для нас стала Прасковья Петровна Тимошенко, прошедшая ребёнком с 1942 по 1945 годы трудовой лагерь в Кенигсберге. У таких преступлений нет срока давности. Эта работа была представлена на Всероссийский конкурс сочинений «Без срока давности». Просим считать её письмом-обращением в Краснинский краеведческий музей имени супругов Ерашовых.
Светлана Колабская
Муса Джалиль
Здравствуйте, уважаемые сотрудники Краснинского краеведческого музея имени супругов Ерашовых!
Пишет вам ученик пятого класса Крупенькин Антон. Я знаю, что в вашем музее всегда ждут нас, школьников, с особенным нетерпением, чтобы рассказать об удивительных судьбах наших земляков. Но позвольте мне сегодня, уважаемые сотрудники музея, в этом письме поведать вам историю одной замечательной женщины, тем более, мне известно - о ней нет сведений в ваших музейных фондах.
Не так давно я был со своими друзьями в гостях у Тимошенко Прасковьи Петровны, чьё детство пришлось на военные годы.
Вы спросите: кто это? Человек, достойный нашего уважения, преклонения перед её силой духа.
Детские годы Прасковьи Петровны связаны с родной Смоленщиной, с деревней Старозарово Всходского района. Именно здесь пятнадцатилетняя девочка впервые познала, что такое война, когда ушёл на фронт кормилец-отец, а на руках у её матери осталось семеро детей. И вот уже горит деревня, пылает милый сердцу дом… Крики и плач детей, женщин, стариков… Вы знаете, Прасковья Петровна так проникновенно об этом нам рассказывала, мне даже кажется, я и сейчас вижу наяву этот зловещий в окнах домов огненный отблеск, этих обессилевших от горя людей.
А на дворе стоял март тысяча девятьсот сорок второго года. И вот босоногое детство шагает уже по разбитым дорогам Могилёвской области – семья Тимошенко выселена на территорию Белоруссии, в деревню Ерошовку Климовичского района. Кушать нечего, и Паша ходит по домам, просит милостыню. Разные попадались на её пути люди, но большинство из них жалели истощавшую девочку, появлявшуюся то в одной деревне, то в другой, заливавшуюся слезами от жалости и к себе, и к своим родным.
Прошло всего несколько дней, как Тимошенко оказались в Ерошовке - и снова беда: Пашу вместе с её ровесниками из разных деревень немцы отправляют в Климовичи. Что дальше? Никто тогда этого не знал, только то тут, то там в толпе раздавалось: «Расстрел… Германия…»
Вы знаете, Прасковья Петровна не раз всплакнула во время своего рассказа. Врезались мне в сердце эти слезинки, так и вижу худенькую, истерзанную голодом девочку, которой немец тычет автоматом в спину, и будто слышу мамино надрывное: «Паша-а-а, доченьк-а-а-а...» А Паша, оторванная от всего, что так любила, прощалась не только с родными, со своим домом, но и со своей жизнью. «Мы не плакали тогда, мы выли, словно волки», - вспоминала она.
Можете ли вы себя представить в деревянном вагоне, катящемся по рельсам в безызвестность, в вагоне, где немцы перевозили скот, откуда тебя не выпускают несколько дней, и по нужде ты здесь ходишь стыдливо в уголочек, и грызёшь хлебную корочку, которую тебе вложила в ладонь такая же, как ты, измученная голодом девчонка? Это страшно...
Прасковье Петровне тяжело дались воспоминания, но она держит в памяти всё до мельчайших деталей: и как привезли их в Циттау - в военный гарнизон на границе с Польшей, и как в назидание им показали убитого немцами её земляка Николая из Ерошовки, предупреждая - не вздумайте бежать, и как их всех выстроили, окружили немцы с собаками и стали распределять по группам. «Вас будут покупать»,- сказал переводчик.
Вы знаете, я сейчас пишу и думаю о том, как это унизительно, когда тебя, как вещь, ощупывают, заглядывают (словно лошадь на рынке покупают) тебе в рот… Эта девочка, и эти жадные, грубые руки - мерзко!
Почти дословно я могу передать слова Прасковьи Петровны: «Будто во сне всё было, я оказалась в Кёнигсберге, в лагере для остарбайтеров. А здесь карантин несколько дней, и заношенная роба в пятнышках, это я потом узнала, что это чья-то кровь, подумалось почему-то тогда, может быть, кровь моего отца...» Она говорила, что потекли дни, похожие друг на друга в своей серости, неуютности, дни со знаком «OST» - белые буквы на синем квадратике, который остарбайтеры нашивали на свою верхнюю одежду с правой стороны.
Хотите знать, что особенно запечатлела память Прасковьи Петровны? Более всего её ужасали немая пустота вокруг, и молчаливые бараки за колючей проволокой, немцы на вышке с автоматами, чьё-то тело, лежащее на песке возле барачных домиков, которое не убирают надзиратели несколько дней, устрашая людей.
Остовцы, как они сами себя называли, всегда находились под присмотром, на работу и с работы ходили со старшим. Каждый раз дверь барака надзиратели закрывали на большой замок. Паше он казался огромным, с её голову. Никто не смотрел, здоров ли ты или болеешь – работа, работа, работа... Кто-то не выдерживал: в туалете повесилась Нюра, её разлучили с сестрой. Паренёк хотел бежать - тут же был убит.
Прасковья Петровна рассказала нам о том, как она вместе с девочками и женщинами из Ленинградской, Псковской, Смоленской областей трудилась на обувной фабрике. Большая фабрика, где работали чехи, французы, греки, поляки. В отряде Прасковьи были все, кроме русских. Паша была ещё и самой юной. Двенадцать часов работы - присесть нельзя.
И представьте себе, из всех желаний, просто до дрожи, у девочки было только одно - поесть. Я даже осознать это не могу, вообразите: два половника жидкости, приправленной брюквой, маленький кирпичик хлеба на неделю, не похожего вовсе на хлеб, три картофелины - всё это, кроме хлеба, съедалось сразу.
Спросите, как же смогла ещё и работать эта вечно недоедающая, слабая девочка? Смогла. Всё вынесла. Сначала сортировала каблуки для обуви, потом подбивала подошвы для немецких сапог на станке - он строчил словно пулемёт, и Паша не успевала поворачивать сапог, до верха голенища которого она едва доставала, отчего ей приходилось становиться одной ногой на цыпочки (вторая постоянно находилась на педали станка). Грозный поляк-надзиратель унижал бедную девочку грязными словами, а однажды так приложил кулак к лицу, что из носа у Паши пошла кровь.
Перевели на туфли - только успевай гвоздями каблуки на станке подбивать, но стало легче.
Вы знаете, там, в трудовом лагере, каждый день нужно было выживать. И помощь иной раз приходила совсем неожиданно для Прасковьи. Французам, грекам, полякам жилось не так тяжело в лагере: им выдавали карточки на питание. Представьте себе, какой измождённый вид должна была иметь девочка, чтобы, пожалев её, один француз отдал ей две своих карточки на хлеб. И вы, наверное, думаете, Прасковья тот хлеб сама съела? Нет, две булки хлеба она принесла в свой барак, где жили двадцать четыре остарбайтера, и разделила на каждого по кусочку - никого не обошла. В другой раз немка из барачной столовой, сжалившись над истощённой девочкой, дала ей хлеба, потом что-то из продуктов. А Паша поклялась своей жизнью, что никому не расскажет об этом, на что женщина ответила: «Не надо, Паня, клясться жизнью, живи, ты должна жить».
Здесь уместно, думаю, вспомнить то, что написала нам, ученикам, Прасковья Петровна в своём письме – его мы бережно храним в школьном музее: «Спасли меня от гибели мысли о доме, о семье, о моей родине и люди, которые просто меня жалели. Я и выжила, и живу. Хорошее из нашей памяти стирается быстро, а вот худое человек помнит долго. Всё у меня неплохо в жизни, а лягу спать - воспоминания покоя не дают. И всякий раз думаю, как мы, дети, это насилие пережили?»
Прасковье Петровне сегодня девяносто шесть лет. Она возвратилась домой к своим родным после освобождения Кёнигсберга советскими войсками, вернулся и её отец, тоже из плена. Жили в землянке, потому что их дом и в Белоруссии был сожжён. Но, поверьте, ни землянка, ни тяжёлая в течение сорока пяти лет работа на торфозаводе героини моего письма не пугали Прасковью Петровну, самое страшное в её жизни, по словам женщины, была война и нашивка с надписью «OST».
Уважаемые сотрудники музея, я хочу, чтобы эта история обрела своё место в вашем музее. И пусть её услышат наши мальчишки и девчонки, ровесники Прасковьи, пусть они узнают о военном детстве ребят, которых когда-то превратили физически в рабов, но не смогли сломить их волю, их любовь к родной земле. Разве это не достойный пример мужества, силы духа, терпения для нас?! И разве мы можем об этом забыть? Думаю, забыть – это значит предать и наше прошлое, и наше настоящее. Вы согласны со мной?
До свидания. С уважением,
Антон Крупенькин
Викторово, 23.01.2022
P.S. Забыл сообщить, что Прасковья Петровна Тимошенко проживает в настоящее время в деревне Алушково Краснинского района Смоленской области.
