Догорает моя лучина
И гореть ей осталось совсем немного. Но я спокоен, так оно и должно быть. В народе говорят: человек прожил не зря, если он посадил дерево, построил дом и родил сына.
Я в этом преуспел, посадил не одно дерево, а посадил и вырастил удивительный сад. Все в нем есть: фрукты, ягоды необычные и розы. А сколько построено мною жилья! Целые улицы…В бывших совхозах - фермы для крупного рогатого скота и… Дома культуры от двухсот мест до четырехсот, в которых и сейчас отдыхают люди. А еще я родил трех сыновей, имел двух жен.
Но об этом чуть позже. Хочется повести читателя в самое-самое мое детство. Вот сказал, что в детство, и задумался, а было ли оно у меня? Жесточайшая война в деревнях и селах оставила лишь стариков, вдов и детей-сирот. И наша мама в тридцать пять лет осталась вдовой с нами четырьмя детьми. Старшему было всего десять лет. Старшим, разумеется, был я, и жизнь сложилась так, что я превратился как-то незаметно в малолетнего мужичка. Детства я своего совершенно не помню, вроде его и не было. Зато до подробностей помню, что приходилось делать мне малолетнему мужичку. Какой ни коснись мужской работы, я ее выполнял. Что-то получалось, что-то не очень, но уже к одиннадцати годам я без огрехов пахал землю, не только на лошадях, но и на волах. Кстати, волы мощная тягловая сила, но уж очень привередливая. Если решил вол от жары спрятаться где-то в тени, его не удержишь, спрячется. Или пить захочет - в любое болото влезет, с плугом или телегой, все ему нипочем.
В те годы рожь жали серпами, свозили на тока, стоговали и обмолачивали только осенью, когда МТС выделяла хозяйству так называемую полуторку - не самоходный комбайн. Приходилось и мне возить рожь на тока. Это было нетрудно, воз грузили взрослые, а ты потом залезешь на него и правишь волом с высоты. Однажды проходя мимо болота, в котором была вырыта глубокая сажелка, вол решил попить из нее воды. Я возражать не стал, это бесполезно. Вол по колено залез в сажелку, напился, постоял немного и решил, что ему и искупаться стоит. Недолго думая, полез в самую глубину, потянул за собой и телегу с рожью, вместе со мной наверху. До меня вода не достала, но рожь капитально промокла, воз потяжелел. Только вол это вряд ли заметил, легко выбрался сам из сажелки и вытащил намокший воз. Я усидел на возу, не свалился и решил, что теперь уж мне надо править им и вожжами стал направлять вола по нужному пути. Мы без приключений добрались до тока со стогами. Работники на току посмеялись, слушая мой рассказ, но не удивились, знали, что у волов есть не только сила, но и трудный характер.
В нашей деревне, в самом ее расцвете, насчитывалось чуть больше тридцати дворов. Война не вернула каждому двору по одному, а то и по два солдата. И в нашей небольшой деревне это было заметно. Особенно весной и летом, когда проводились посевные, а потом и уборочные работы. Вспахать землю, посеять, потом скосить, обмолотить - все это мужская работа. А мужиков-то нет, все легло на плечи женщин и на плечи мальчишек-подростков, каким был и я. Но и тут не повезло деревне, у нас было больше девчонок, а нас, заметных подростков было всего четверо. При этом один из нас был с большим языком, но сам плюгавенький, только и трепал языком, трудиться не мог, да и не хотел. Имени его называть не буду, тем более, что его уже и нет. Мы же остальные трое: Егор Желудов, Тимох Ставский и я сачковать не умели, да и совесть не позволяла. Наши хаты с Егором находились по краям деревни, а хата Тимохи стояла в центре, и так сложилось, что вдовы обращались за помощью в тому, кто живет ближе, как бы к соседу. И мы шли на помощь, не отказывали. Не отказывал и Тимох, но у него была хитрющая мать, она любила, жалела сына и часто отказывала просящим соседкам в помощи Тимоха, что-то придумывала: то Тимох ушел к деду Михалке в соседнюю деревню, то приболел, то ушел куда-то, и она не знает, куда. Некоторые вдовы пробовали предлагать Прысе что-то вроде благодарности, но на взятки Прыса не шла, говорила: «Не надо мне твой десяток яиц, вот буду копать картошку, так помоги». «Хорошо, помогу», - соглашалась соседка. Но не все вдовы шли к Прысе в услужение, получив отказ, они шли за помощью или к Егору, или ко мне. И мы шли на помощь, понимали, - не посади вовремя картошку, и тогда зимой хоть помирай. За работу в колхозе платили трудоднями, а трудодни, разумеется, не съедобны.
В возрасте 12-13 лет я заметно уставал, но с каждым годом мужал, становился сильнее и усталости практически не замечал. Зато нельзя было не замечать, с каким уважением ко мне относились все деревенцы. Помню мои проводы на службу в армию. Все деревенцы: взрослые и дети - кроме слабых стариков провожали меня далеко за околицу деревни. Обычно призывников провожали до деревенского кладбища, зайдет призывник на могилы к родственникам, чтобы попрощаться, а люди возвращаются домой. Я тоже зашел поклониться дедушке Никону, бабушке Маланье и любимой сестренке Оле. Возвращаюсь, а люди ждут меня, и провожали до Биркозова рова, долго жали мне руки, целовали, будто навсегда провожали из родной деревни. Впрочем, так оно и случилось. Я уже отслужил три года в армии, а тут в канун демобилизации к нам в часть приехал так называемый вербовщик из Московского Главтоннельстроя и завербовал меня и еще пять человек на работу в Москву, предоставив два месяца отдыха дома после демобилизации. Это было здорово! Приехав в родную деревню, я заметил, как много изменилось здесь за три года, постарела мама, постарела, если можно так сказать, и моя хата. Видеть это было грустно и, отдохнув два-три дня, я принялся за работу, подремонтировал, что мог.
О том, что я завербовался на работу в Москву, никому не говорил. Все считали, что я вернулся в деревню навсегда, и бригадир колхоза стал назначать меня на колхозные работы. Из уважения к старому человеку-бригадиру я раза два-три сходил, но все были в шоке, когда почтальон принесли мне заказное письмо с обратным адресом: Москва, центр, Главтоннельстрой. В конверте оказались: официальное приглашение и точный адрес, куда я должен приехать и, главное, бесплатный проездной билет. Это было неожиданно, и люди не понимали, как Володьку приглашает Москва, центр и билет прислали. Я был доволен, улыбался и объяснял людям, что нет тут ничего особенного, меня приглашают на работу. И вскоре уехал.
Что касается работы, точнее, места работы, то направили меня в Подмосковье. Точный адрес места работы указывать не буду, давал подписку о неразглашении тайны, хотя сейчас уже весь мир знает, где в Подмосковье построены удивительные подземные города. Один из них строил и я.
Понятно, что предназначался этот город для военных, что об этом и говорить. Я лучше расскажу вам немного о сложностях, трудностях строительства. Дело в том, что объект был заложен на глубине в сотнях метров. Мне вместе с другими строителями пришлось пробивать эту толщу всевозможных пород. Тут были пески чистейшие и со щебнем, глины всяких цветов и вязкости, известняк, различных категорий твердости, проходка которого поддавалась только взрыву. Но главным препятствием в проходке ствола была вода. Местами ее приток был так велик, что приходилось сразу включать четыре подвесных насоса, каждый мощностью в 200 кубических метров в час. Мы проходили ствол диаметром в 9 метров, его стенки крепились чугунными тюбингами и , представьте, чтобы поставить тюбинг нужно разработать, так называемую бирму, делалось это отбойными молотками. Залезешь под ранее смонтированное кольцо, а за ним не капли, а потоки холодной чистейшей воды, и эти потоки падают на тебя. Выдавалась специальная водозащитная одежда, одевали по два комплекта, но и это не спасало, к концу смены промокали до нитки. Но мы работали, работали по восемь часов в смену. Кстати, надо сказать, что у нас был построен и работал круглосуточно мощный душкомбинат. После работы мокрая одежда сдавалась в сушилку, люди умывались под горячим душем, надевали свою чистую сухую одежду и уезжали домой. Сейчас удивляюсь. Как мы все это терпели?
После прохождения ствола мы начинали горизонтальную проходку, сооружался так называемый, руддвор, от него шли транспортные штольни до главного сооружения.
Здесь было в разы легче и проще, чем при проходке ствола. Руддвор, штольня и главное сооружение разрабатывались в монолитном известняке средней твердости, разрабатывались только на взрыв, и применялась породопогрузочная и транспортная техника. Здесь можно было работать, и когда главный инженер предложил поступить учиться в Московский горный техникум, я согласился. Снова удивляюсь, ведь я стопроцентный деревенский человек - паши землю, а ты в нее, вглубь лезешь. Правда, вскоре я сменил место работы. Как-то к нам в организацию приехал представитель из другой организации, которой требовался опытный горный мастер для сооружения подземных шахт под установку новейших баллистических ракет. Проходка не очень глубоких шахт-стволов не представляла сложностей, мы проходили их легко и быстро, и… много. Мне много пришлось поездить по всему Союзу. Это было интересно, однако, всякий интерес со временем пропадает. Надоел он и мне, но еще больше надоел жене. Именно по ее инициативе мы и переехали жить на мою малую родину в тихий спокойный и прекрасный поселок Красный.
Это случилось в октябре 1979 года, в то время мне исполнилось сорок пять лет, это возраст, когда человек уже не питает тех чувств и эмоций, которые заставляют его быть активным, совершать иногда не совсем обдуманные поступки. Такое бывало и со мною. А тут вроде я стал другим человеком. Правда, к работе я всегда относился совершенно серьезно, серьезно относился и к людям, но их за прошедшие годы было так много, что их характеры, их слабые и сильные стороны как бы поглощали характеры и черты людей других коллективов. А тут в нашем районном поселке, всего-то строителей не более трех десятков. Тут мужчины и женщины, ты их всех знаешь и каждому доверяешь работу, зная, что дело будет выполнено.
Первое мое знакомство с коллективом строителей состоялось при отделочных работах детского сада на 140 мест, его строила «Сельхозтехника». Садик сдали в эксплуатацию быстро и с отличной оценкой. Как-то говорит мне директор сельхозтехники: «Знаешь, Евменович, я не ожидал, что у вас, а точнее, у тебя, так получится. Думал, что отделочники растащут масляную краску, а помещению то, что останется. Но я ошибся, извини. Впрочем, все извините».
После детского сада нас направили на строительство восемнадцатиквартирного дома, который строила ПМК-364. Это значит, что рабочие дом строили для себя. Он был заложен давно, но то денег не хватало у ПМК, то в каком-то хозяйстве появлялась дыра, и со стройки людей снимали, полагая, что свой дом постоит. А многие из строителей жилье ждали. «Наконец-то, - говорили они, - и мы свой дом достроим». И достроили. Случилось так, что мы не заставили долго ждать сдачу дома под жильё. В этом доме я и получил отличную квартиру, в ней живу и сейчас. В первый же год под своим окном я посадил не дерево, а сад, фруктовый сад, фруктов которого хватает на многих. В этом доме родился и сын Денисок.
Можно бы на этом и поставить точку, ведь есть удовлетворение, ты прожил не зря: посадил дерево, построил дом, родил сына. Но ведь, сколько еще построено! В бывшем совхозе «Маньково» построен Дом культуры на 300 мест, восемь двухквартирных жилых домов, люди живут со всеми удобствами. И, я уверен, благодарят нас, строителей.
Построили под моим началом жилой дом по ул. Советской в п. Красный. Здесь же построили и Дом культуры на 400 мест. Построили и другие сооружения для нужд совхозов и колхозов: сенажные траншеи, сараи для сена. И еще сколько бы мы построили, не случись пресловутая перестройка. Знать, только у нас такое бывает, сначала строим-строим и вдруг все разрушаем. Сами себе создаем проблемы и потом долго-долго решаем их.
Когда строительные организации развалили, в том числе и ПМК-364, меня перевели в стройконтору, но и ту вскоре развалили. Месяца два-три я не работал. Но как-то встретил меня бывший главный врач районной больницы Марченков Николай Кириллович и предложил мне работу в должности «Начальник штаба медицинской службы гражданской обороны». Я согласился и работал в этой должности более десяти лет. Мог бы работать и дальше, но незагруженность в работе дала мне возможность вспомнить интересных людей, яркие события в общественной жизни, и я стал писать рассказы, написал более ста, издал их в пяти отдельных книгах.
Когда позволяет здоровье, пишу и сейчас. Но время идет слишком быстро, мне идет второй год девятого десятилетия. Это много. Лучина моя догорает, и ей гореть осталось совсем немного. Так и тянет сказать: прощайте земляки, прощайте читатели...
В.Е. Лисов, Красный
