ДАМКА
Рассказ
Сразу поясню, Дамка - это четырехмесячная девочка-дворняжка, бурого медвежьего цвета, похожая на медвежонка. Её подарил нам мой двоюродный брат Василь, который жил в соседней деревне.
Дамка - это его второй подарок, а первым был Пират. Василь точно угадал ему кличку, все у него было пиратское: рост, вид, характер, наглость, ум и доброта. Когда Василь привел его к нам, мы, даже растерялись: а не перегрызет ли он всю нашу семью? Пасть его была постоянно открыта, язык высунут, и с него падали на землю капельки слюны. А зубы были какие! Схвати он за руку кого-то из нас, и кость хрустнет, как сахарная палочка. Но мы опасались Пирата напрасно. В течение двух-трех дней он полностью признал нас своими.
И что интересно, у нас в саду была удивительная сладкая яблоня, таких больше ни у кого не было. Дети, а иногда и взрослые пытались заскочить в сад и сорвать несколько яблок. Днем не очень наглели, зато вечером от них отбоя не было, и матери приходилось до позднего вечера сидеть под яблоней. На второй вечер вместе с матерью пошел под яблоню и Пират. При каждом подозрительном шорохе Пират рычал, и этого было достаточно, чтобы воцарилось спокойствие. Мать погладила, похвалила Пирата. «Молодец, - говорит, - я сейчас уйду отдыхать, а ты оставайся, карауль». И Пират остался. До рассвета караулил, утром пришел к дому, напился воды и снова ушел под яблоню. И вскоре отличился, да так, что пришлось Василию забрать его обратно к себе в деревню.
Аслучилось вот что: два деревенских парня - Петя Михеёнок и Сергей Спижонок шли на колхозную работу. Что они там делали, пахали землю или бороновали, я уже не помню, но знаю, что у Пети днем раньше сломался коромысел. Это деревянный отрезок длиной чуть больше метра, за концы которого крепятся гужи, а на середине коромысла расположено железное кольцо с изогнутым крюком, которым цепляют за плуг, или борону. С таким коромыслом и шел Петя на работу. Поравнявшись с нашей яблоней, парни увидели Пирата. Он лежал, положив голову на передние лапы. Проходящие мимо люди его не волновали, но вдруг один, тот, что был с деревяшкой, поднял ее над головой и со словами: «Я его сейчас отучу лежать под яблоней» направился к слабенькой изгороди, которая отделяла улицу от яблони. Видя человека, идущего на него с поднятой деревяшкой, Пират почувствовал угрозу, в одно мгновение перемахнул через изгородь, с силой ударил всем своим весом Петю в грудь, тот выронил из рук деревяшку и упал на спину. Сергей испугался и отбежал в сторону, Петя же и пошевелиться не мог, так прижал его Пират к земле. Он зло рычал, держа раскрытую пасть над Петиной шеей. Но не кусал, позже выяснилось, что у Пирата был такой характер, если хотите, был такой интеллект. К счастью или несчастью эта ужасная ситуация проходила у матери на глазах, она тут же вмешалась, и ее команду Пират выполнил мгновенно. Петя встал и вместо того, чтобы поблагодарить мать за спасение, обрушился на нее с руганью и угрозами. Говорит: «Если вы не уберете из нашей деревни этого дикого пса, я его отравлю!»
«Отравить, - ума не надо, зачем грозил ему коромыслом? Но травить собаку не надо, я, пожалуй, больше тебя испугалась. Пойду к племяннику Василию, он поймет и заберет Пирата обратно», - сказала мать.
Так вместо умного, настоящего пса у нас появилась Дамка. Эта ни в чем не была похожа на своего предшественника, все в ней было создано на радость людям.
За короткое время ее полюбили и дети, и взрослые. Редко кто проходил мимо, чтобы не погладить её, не угостить кусочком хлеба. Надо сказать, что угощения Дамка не принимала, но ласки любила. Бывало, встанет на задние лапы и пытается лизнуть руки доброго человека, именно руки. Если же человек не проявил особой доброты, Дамка приветствовала его лишь игрой своего хвоста. Ко мне, старшему из всех четверых детей, она относилась по-особому. Она признавала во мне хозяина, и любая команда моя, воля, или желание выполнялись мгновенно и, видно было, делает она это с удовольствием. Любила ходить со мной на рыбалку, и что интересно, она следила за поплавком, уверен, строже меня и с понятием. Бывало, куда отвернешься или сгонишь с лица комара, а в этот момент поплавок уходит под воду, Дамка тут же подает голос. Обычно я успевал подсечь рыбу, и за это Дамка всегда получала свой гонорар. Любила она со мной пасти деревенский скот. Буренки уже давно ее знали, возвращаться в стадо не всегда хотели, но ее команды выполняли без возражений.
Так шло время, её неагрессивное отношение ко всему живому и неживому не вызывало опасений, и мы не возражали, когда у Дамки возникало желание где-то погулять одной. Но однажды разразилась гроза. Наша соседка Григориха с руганью и угрозами ворвалась к нам в хату и обрушилась на мать с претензиями: «Ваша собака покалечила моих гусят, один на ножку не встает, у другого висит крылышко. Я всю весну по деревням ходила, искала гусиных яиц, чтобы посадить курицу. Нашла, аж в Каменке, посадила, все вывелись, и на тебе, такое несчастье! В деревне никто собак не держит, а у тебя детей четверо, самим жрать нечего, а ты собаку держишь. Короче, где хочешь ищи мне двух здоровых гусят, или я скажу Ивану, он тут же её задушит». Наша мать пыталась что-то говорить Григорихе, но та не слушала, мало того, продолжала ее оскорблять. Я заметил, у матери потекли слезы. Это было уже через край, нашу маму, добрую, тихую, скромную, довели до слез. И теперь уже я закричал на Григориху: «Тетка Марья, не кричи, не ругай мою маму! Сейчас же уходи из хаты, или я ударю тебя!» «Во-во! Это ты сможешь, - говорила Григориха, отступая к двери, толкнула её и ушла, так и не договорившись на мировую.
Григориха ушла, а меня мать тут же пожурила: «Не надо было так с соседкой, она старше тебя, да и права. Завтра и я пойду в Каменку, там многие держат гусей, может, у кого и окажется пара лишних. А Дамку не надо больше отпускать одну, не хватало нам неприятностей». «Хорошо, мама, одна она больше гулять не будет», - согласился я.
В Каменке маме повезло, ей быстро подсказали женщину, к которой надо обратиться: «Понимаешь ли, у нее вывелось только два гусенка, их сразу же бросила квакуха. У Дарьи и другие гусята есть, они уже оперяются и маленьких не принимают. Хозяйка искала охотников, кому бы не продать, а отдать по-соседски, но желающих не нашлось. Тебе продаст, а, может, и так отдаст, Дарья у нас добрый, хороший человек». И сделка состоялась, Дарья действительно предложила гусят даром, но мать не согласилась: «Возьми за гусят хоть немного, так по обычаю положено. «Ну, хорошо, пусть будет по обычаю», - ответила Дарья. И мать принесла гусят домой.
А дома в этот день все пошло не так. Уходя в Каменку, мать наказала мне наносить воды для полива огурцов. Рядом с огородами находилось болото, которое весной до краев заполнялось талой водой. Летом в жару вода высыхала, на дне болота деревенцы обнаружили торф, и некоторые расторопные мужики пробовали добывать его для топлива. Но, как говорят, овчинка выделки не стоила, слой торфа был не велик, да и гореть не очень хотел. Добывать перестали. Но пользу от торфа, люди обнаружили в другом. Для мочения пеньки в болоте была вырыта глубокая сажелка, и она хранила воду круглый год. Цвета она была торфяного, и люди заметили, что при поливе этой водой огурцов, те росли как на дрожжах. Именно это и имела в виду мать и дала мне такое поручение.
Я согласился с удовольствием. Но скажу сразу, удовольствия я не получил. Разумеется, за водой я пошел с Дамкой. И мысли не было, что гусята Григорихи попадутся ей на пути. Но так случилось. Неожиданно из-под куста сирени, прямо на дорогу, выкатились эти пушистые желтые комочки. И Дамка мгновенно среагировала, я не успел остановить ее, а она уже бросилась к одному из них и не зубами, а лапой, как мяч, легко толкнула его в сторону. Гусенок запищал, перевернулся, но тут же встал и заковылял к своим испуганным собратьям. А Дамка уже была наказана, она виновато виляла хвостом и тихо-тихо повизгивала. Я растерялся и, пожалуй, испугался больше, чем тот гусенок, ведь все произошло на моих глазах.
Слава Богу, что все это не видала Григориха. Не желая расстраивать мать, я и ей не рассказал о случившемся.
Но во мне что-то произошло, мне вдруг перестала нравиться Дамка, стала какой-то чужой, и мысли у меня появились не мои, чужие. Я еще не знал, что сделаю, но было решено, что мама из-за Дамки больше плакать не будет. Хотя потом я понял, что в слезах мамы не так виновата Дамка, как виновата Григориха. Таких оскорблений человека не стоят гусята, в этом я был убежден.
Остаток дня прошел без приключений, даже Григориха извинилась перед мамой, когда мама отдала ей принесенных гусят. «Ты уж извини соседка, - говорила она, - я так не хотела, жалость к гусятам разум помутила».
Я был не весел, и мама заметила это: «Я вижу, сынок, ты устал, не надо было так много носить воды. Ложись сегодня спать пораньше, отдохни». «Хорошо, мама, только лягу я в сенице, там так хорошо, сено вкусно пахнет», - ответил я.
«Хорошо, ложись, можешь и Шурку взять с собой». «Нет, Шурку не надо, со мной Дамка будет», - сказал я. Но лучше бы я Шурку взял, Дамка всю ночь не давала мне спать. Я решил, что завтра Дамки уже не будет. Мне становилось жалко до слез это милое беззащитное существо, и она каким-то своим, особым чутьем чувствовала, что я плачу, лизала мне лицо, глаза, руки. Что-то творилось во мне необъяснимое. И…, и эти руки, нежно обласканные Дамкой через несколько часов, рано утром, утопили ее в реке.
Много лет прошло с той поры, но я и сейчас не могу понять, что было тогда со мною: было ли это жестокость, или сила воли, питаемая слезами матери?
Читатель, не суди строго.
